Неточные совпадения
С таким убеждением высказал он это, что головотяпы послушались и призвали новото́ра-вора. Долго он торговался с ними,
просил за розыск алтын да деньгу, [Алтын да деньга — старинные монеты: алтын в 6 денег, или в 3 копейки (ср. пятиалтынный — 15 коп.), деньга — полкопейки.] головотяпы же давали грош [Грош — старинная монета в 2 копейки, позднее — полкопейки.] да животы свои в придачу. Наконец, однако, кое-как сладились и пошли искать
князя.
— Да, он
просил передать о получении места Дарье Александровне, — недовольно сказал Сергей Иванович, полагая, что
князь говорит некстати.
Он оставляет раут тесный,
Домой задумчив едет он;
Мечтой то грустной, то прелестной
Его встревожен поздний сон.
Проснулся он; ему приносят
Письмо:
князь N покорно
проситЕго на вечер. «Боже! к ней!..
О, буду, буду!» и скорей
Марает он ответ учтивый.
Что с ним? в каком он странном сне!
Что шевельнулось в глубине
Души холодной и ленивой?
Досада? суетность? иль вновь
Забота юности — любовь?
—
Прошу пана оказать услугу! — произнес жид, — вот
князь приехал из чужого края, хочет посмотреть на козаков. Он еще сроду не видел, что это за народ козаки.
Пойдемте, батюшка, там вас я насмешу,
Курьезный вист у нас. За нами,
князь!
прошу.
Упрямец! ускакал! // Нет ну́жды, я тебя нечаянно сыскал, // И просим-ка со мной, сейчас, без отговорок: // У князь-Григория теперь народу тьма, // Увидишь человек нас сорок, // Фу! сколько, братец, там ума! // Всю ночь толкуют, не наскучат, // Во-первых, напоят шампанским на убой, // А во-вторых, таким вещам научат, // Каких, конечно, нам не выдумать с тобой.
— Кому? Ха-ха-ха! А скандал, а письмо покажем
князю! Где отберут? Я не держу документов в квартире. Я покажу
князю через третье лицо. Не упрямьтесь, барыня, благодарите, что я еще не много
прошу, другой бы, кроме того,
попросил еще услуг… знаете каких… в которых ни одна хорошенькая женщина не отказывает, при стеснительных обстоятельствах, вот каких… Хе-хе-хе! Vous êtes belle, vous! [Вы же красивая женщина! (франц.)]
— И неужели же вы могли подумать, — гордо и заносчиво вскинул он вдруг на меня глаза, — что я, я способен ехать теперь, после такого сообщения, к
князю Николаю Ивановичу и у него
просить денег! У него, жениха той невесты, которая мне только что отказала, — какое нищенство, какое лакейство! Нет, теперь все погибло, и если помощь этого старика была моей последней надеждой, то пусть гибнет и эта надежда!
— Аркадий Макарович, мы оба, я и благодетель мой,
князь Николай Иванович, приютились у вас. Я считаю, что мы приехали к вам, к вам одному, и оба
просим у вас убежища. Вспомните, что почти вся судьба этого святого, этого благороднейшего и обиженного человека в руках ваших… Мы ждем решения от вашего правдивого сердца!
— Слушайте, — вскричал я вдруг, — тут нечего разговаривать; у вас один-единственный путь спасения; идите к
князю Николаю Ивановичу, возьмите у него десять тысяч,
попросите, не открывая ничего, призовите потом этих двух мошенников, разделайтесь окончательно и выкупите назад ваши записки… и дело с концом! Все дело с концом, и ступайте пахать! Прочь фантазии, и доверьтесь жизни!
—
Князь, я вас покорнейше
прошу выдать мне сейчас же должные мне вами пятьдесят рублей за этот месяц, — выпалил я залпом и раздражительно до грубости.
Я
попросил его перейти к делу; все дело, как я и предугадал вполне, заключалось лишь в том, чтоб склонить и уговорить
князя ехать
просить окончательной помощи у
князя Николая Ивановича. «Не то ведь ему очень, очень плохо может быть, и не по моей уж воле; так иль не так?»
После восьми или десяти совещаний полномочные объявили, что им пора ехать в Едо. По некоторым вопросам они
просили отсрочки, опираясь на то, что у них скончался государь, что новый сиогун очень молод и потому ему предстоит сначала показать в глазах народа уважение к старым законам, а не сразу нарушать их и уже впоследствии как будто уступить необходимости. Далее нужно ему, говорили они, собрать на совет всех своих удельных
князей, а их шестьдесят человек.
— Видеться можно, — сказал он, — только, пожалуйста, насчет денег, как я
просил вас… А что насчет перевода ее в больницу, как писал его превосходительство, так это можно, и врач согласен. Только она сама не хочет, говорит: «очень мне нужно за паршивцами горшки выносить…» Ведь это,
князь, такой народ, — прибавил он.
Князь просил Марью Кириловну хозяйничать в доме старого холостяка.
Но прежде
просил Кирила Петровича приехать к нему в гости с Марьей Кириловной, и гордый Троекуров обещался, ибо, взяв в уважение княжеское достоинство, две звезды и три тысячи душ родового имения, он до некоторой степени почитал
князя Верейского себе равным.
Ну, чем же я, Бакула, не боярин!
Вались, народ, на мой широкий двор,
На трех столбах да на семи подпорках!
Пожалуйте,
князья, бояре,
просим.
Несите мне подарки дорогие
И кланяйтесь, а я ломаться буду.
— Я об этом хотел
просить. В приговоре сказано: по докладу комиссии, я возражаю на ваш доклад, а не на высочайшую волю. Я шлюсь на
князя, что мне не было даже вопроса ни о празднике, ни о каких песнях.
— Я за этим к вам приехал. Надобно что-нибудь сделать, съездите к
князю, узнайте, в чем дело,
попросите мне дозволение его увидеть.
— Вы едете в Пензу, неужели вы думаете, что это случайно? В Пензе лежит в параличе ваш отец,
князь просил государя вам назначить этот город для того, чтоб ваше присутствие сколько-нибудь ему облегчило удар вашей ссылки. Неужели и вы не находите причины благодарить
князя?
Лахтин подошел к
князю Голицыну и
просил отложить отъезд.
Расспросивши меня, Орлов написал письмо к
князю Голицыну,
прося его свиданья.
В Петербурге, погибая от бедности, он сделал последний опыт защитить свою честь. Он вовсе не удался. Витберг
просил об этом
князя А. Н. Голицына, но
князь не считал возможным поднимать снова дело и советовал Витбергу написать пожалобнее письмо к наследнику с просьбой о денежном вспомоществовании. Он обещался с Жуковским похлопотать и сулил рублей тысячу серебром. Витберг отказался.
Золотухиной, которая вообще в своих предприятиях была удачлива, посчастливилось и на этот раз. Когда она явилась в Отраду, супруги были одни и скучали. Впрочем,
князь, услышав, что приехала «в гости» какая-то вдова Золотухина, да притом еще Марья Маревна, хотел было ощетиниться, но, по счастью, Селина Архиповна была в добром расположении духа и приказала
просить.
Оказалось, что мой крестный отец и муж моей тети, генерал свиты Его Величества светлейший
князь Н.П. Лопухин-Демидов сказал великому
князю Владимиру Александровичу, с которым был близок, что племянника его жены и его крестного сына сослали в Вологодскую губернию, возмущался этим и
просил, чтобы меня перевели на юг.
Под конец
князь почти испугался и назначил генералу свидание на завтра в этот же час. Тот вышел с бодростью, чрезвычайно утешенный и почти успокоенный. Вечером, в седьмом часу,
князь послал
попросить к себе на минутку Лебедева.
— Гаврила Ардалионович
просил меня вам передать, — сказал
князь, подавая ей записку.
— Довольно! Вы меня поняли, и я спокоен, — заключил он вдруг вставая, — сердце, как ваше, не может не понять страждущего.
Князь, вы благородны, как идеал! Что пред вами другие? Но вы молоды, и я благословляю вас. В конце концов я пришел вас
просить назначить мне час для важного разговора, и вот в чем главнейшая надежда моя. Я ищу одной дружбы и сердца,
князь; я никогда не мог сладить с требованиями моего сердца.
Тогда Ганя сухо, сдержанно, но совершенно откровенно рассказал все, что давеча произошло, и как он уже ходил к
князю просить извинения.
—
Князь, мамаша вас к себе
просит, — крикнул заглянувший в дверь Коля.
Князь привстал было идти, но генерал положил правую ладонь на его плечо и дружески пригнул опять к дивану.
— Да перестань, пьяный ты человек! Верите ли,
князь, теперь он вздумал адвокатством заниматься, по судебным искам ходить; в красноречие пустился и всё высоким слогом с детьми дома говорит. Пред мировыми судьями пять дней тому назад говорил. И кого же взялся защищать: не старуху, которая его умоляла,
просила, и которую подлец ростовщик ограбил, пятьсот рублей у ней, всё ее достояние, себе присвоил, а этого же самого ростовщика, Зайдлера какого-то, жида, за то, что пятьдесят рублей обещал ему дать…
—
Прошу, — замирая ответил
князь.
На вопрос ее об имени, — вопрос, которому она как бы с намерением придала оттенок таинственности, —
князь сначала было не хотел ответить; но тотчас же воротился и настойчиво
попросил передать его имя Настасье Филипповне.
Сомнения нет тоже, что тут не было над ним никакого насилия (со стороны, например, Настасьи Филипповны), что Настасья Филипповна действительно непременно пожелала скорей свадьбы и что она свадьбу выдумала, а вовсе не
князь; но
князь согласился свободно; даже как-то рассеянно и вроде того, как если бы
попросили у него какую-нибудь довольно обыкновенную вещь.
Ганя
попросил рассказать подробнее;
князь рассказал. Ганя вновь насмешливо посмотрел на него.
—
Князь, — обратилась к нему вдруг Нина Александровна, — я хотела вас спросить (для того, собственно, и
попросила вас сюда), давно ли вы знаете моего сына? Он говорил, кажется, что вы только сегодня откуда-то приехали?
Не
просил он денег у вас, многоуважаемый
князь?
— И правда, — резко решила генеральша, — говори, только потише и не увлекайся. Разжалобил ты меня…
Князь! Ты не стоил бы, чтоб я у тебя чай пила, да уж так и быть, остаюсь, хотя ни у кого не
прошу прощенья! Ни у кого! Вздор!.. Впрочем, если я тебя разбранила,
князь, то прости, если, впрочем, хочешь. Я, впрочем, никого не задерживаю, — обратилась она вдруг с видом необыкновенного гнева к мужу и дочерям, как будто они-то и были в чем-то ужасно пред ней виноваты, — я и одна домой сумею дойти…
Все вошли, разумеется.
Князь, как следует, поспешил еще раз
попросить прощения за вчерашнюю вазу и… скандал.
— Ну, бьюсь же об заклад, — так и вскипела вдруг Лизавета Прокофьевна, совсем забыв, что сейчас же
князя хвалила, — об заклад бьюсь, что он ездил вчера к нему на чердак и прощения у него на коленях
просил, чтоб эта злая злючка удостоила сюда переехать. Ездил ты вчера? Сам ведь признавался давеча. Так или нет? Стоял ты на коленках или нет?
— Я очень рад, что вас здесь встретил, Коля, — обратился к нему
князь, — не можете ли вы мне помочь? — Мне непременно нужно быть у Настасьи Филипповны. Я
просил давеча Ардалиона Александровича, но он вот заснул. Проводите меня, потому я не знаю ни улиц, ни дороги. Адрес, впрочем, имею: у Большого театра, дом Мытовцовой.
— А вот что, батюшка, — разгорячилась Лизавета Прокофьевна, — мы вот все заметили, сидим здесь и хвалимся пред ним, а вот он сегодня письмо получил от одного из них, от самого-то главного, угреватого, помнишь, Александра? Он прощения в письме у него
просит, хоть и по своему манеру, и извещает, что того товарища бросил, который его поджигал-то тогда, — помнишь, Александра? — и что
князю теперь больше верит. Ну, а мы такого письма еще не получали, хоть нам и не учиться здесь нос-то пред ним подымать.
Князь еще раз
попросил сесть и сел сам.
Учительша очень
просила войти и сесть, что
князь и исполнил.
Вера обещалась;
князь начал с жаром
просить ее никому об этом не сообщать; она пообещалась и в этом, и, наконец, когда уже совсем отворила дверь, чтобы выйти,
князь остановил ее еще в третий раз, взял за руки, поцеловал их, потом поцеловал ее самое в лоб и с каким-то «необыкновенным» видом выговорил ей: «До завтра!» Так по крайней мере передавала потом Вера.
— Ваше сиятельство! Его превосходительство
просят вас пожаловать к ее превосходительству, — возвестил лакей, появляясь в дверях.
Князь отправился вслед за лакеем.
Все эти дамы рассказывали потом, что
князь осматривал в комнатах каждую вещь, увидал на столике развернутую книгу из библиотеки для чтения, французский роман «Madame Bovary», заметил, загнул страницу, на которой была развернута книга,
попросил позволения взять ее с собой, и тут же, не выслушав возражения, что книга из библиотеки, положил ее себе в карман.
Ипполит вышел.
Князю не для чего было
просить кого-нибудь шпионить, если бы даже он был и способен на это. Приказание ему Аглаи сидеть дома теперь почти объяснялось: может быть, она хотела за ним зайти. Правда, может быть, она именно не хотела, чтоб он туда попал, а потому и велела ему дома сидеть… Могло быть и это. Голова его кружилась; вся комната ходила кругом. Он лег на диван и закрыл глаза.
— Послушайте, Лебедев, — смутился
князь окончательно, — послушайте, действуйте тихо! Не делайте шуму! Я вас
прошу, Лебедев, я вас умоляю… В таком случае клянусь, я буду содействовать, но чтобы никто не знал; чтобы никто не знал!
«Требуем, а не
просим, и никакой благодарности от нас не услышите, потому что вы для удовлетворения своей собственной совести делаете!» Экая мораль: да ведь коли от тебя никакой благодарности не будет, так ведь и
князь может сказать тебе в ответ, что он к Павлищеву не чувствует никакой благодарности, потому что и Павлищев делал добро для удовлетворения собственной совести.